Леонардо XX века
А.Чижевский
Текст программы, посвященной
Александру Чижевскому
7 февраля исполняется 105 лет со дня рождения Александра Леонидовича Чижевского, одного из самых выдающихся деятелей нашего времени. Крупный ученый, основатель гелио- и космобиологии, художник, глубокий мыслитель-космист, он справедливо был назван «Леонардо XX века». Жизни и многогранному творчеству этого великого человека мы посвящаем сегодняшний вечер.
Александр Леонидович Чижевский родился 7 февраля 1897 года в посаде Цехановец Бельского уезда (теперь это территория Польши). В Цехановце тогда квартировала одна из батарей 4-й артиллерийской бригады, в которой служил его отец – капитан Леонид Васильевич Чижевский.
Мать Саши, Надежда Александровна, принадлежала к старинному роду выходцев из Голландии, переселившихся в Россию во времена Петра I. Через год после рождения единственного сына она умерла от туберкулеза в Италии.
Лишившись матери во младенчестве, Шура (так звали мальчика в семье) не был обделен нежной заботой и лаской. Родная сестра отца, Ольга Васильевна Чижевская – Лесли, заменила маленькому племяннику мать. Переехав на постоянное жительство к брату, она до конца жизни оставалась рядом с ним и со своим воспитанником. Александр Чижевский писал:
«Она стала второй, настоящей, действительной матерью, и этим священным именем я называл ее всю жизнь. Она воспитала меня, вложила в меня всю душу, все свое чудеснейшее сердце редчайшей доброты человека и умерла на моих руках».
Потеряв в 37 лет горячо любимую супругу, отец Шуры вторично не женился, а посвятил себя воспитанию сына и изобретательству в военном деле. Леонид Васильевич всячески поощрял любознательность мальчика. Не жалея средств, создавалась домашняя химическая и электрофизическая лаборатория, оснащенная всем доступным оборудованием и приборами. К услугам Шуры была богатейшая библиотека отца. Да и сам Александр, еще в юном возрасте, стал формировать свою библиотеку, не уступая отцу в числе приобретаемых книг. В 10 лет он уже составил свой первый компилятивный труд, который назывался «Популярная космография по Клейну, Фламмариону и другим».
Свои ранние годы жизни мальчик вместе с отцом, бабушкой и тетей провел в местах квартирования артиллерийских частей. В основном это были небольшие польские города, несколько месяцев жили в Подольске Московской области и в Париже.
Помимо этого, они много путешествовали, знакомились с культурой Греции и Египта. Ежегодно до 1906 года Шуру вывозили за границу в Италию и Францию, чтобы поправить здоровье.
Мальчик обладал чрезвычайно чуткой нервной системой и ощущал все это, что обычно является невеселой привилегией пожилого возраста. Его организм болезненно реагировал на изменение погоды и другие факторы за день-два до этого. Близкие Шуры очень беспокоились за его здоровье, а сам он впоследствии смотрел на это как экспериментатор и аналитик. Он сначала на себе, а затем и на знакомых-добровольцах изучал природу этих воздействий, следил, как влияют на самочувствие процессы, происходящие на Солнце.
С раннего детства тайной страстью Шуры были стихи. Ему стоило большого труда удержаться от слез, когда он слушал или читал хорошее стихотворение. Одно из них, «Птичка божия не знает ни заботы ни труда», по его словам «затрагивало какие-то глубокие недра души. И вдруг душа приходила в страшное волнение и начинала светиться нежным, голубым светом. Ей становилось и грустно, и радостно одновременно, и чувство любви ко всем и ко всему в мире охватывало все мое существо. Я прощал мелкие обиды, нанесенные мне старшими, я давал обещание сделаться лучше и никого не обижать и наслаждался спокойствием, которое водворялось в мой пылкий, неукротимый нрав».
Сочинять стихи Шура начал с шестилетнего возраста к семейным праздникам. А когда вирши давались с трудом, он предпочитал им рисунки цветными карандашами или вышивки по канве ярким шелком. Это доставляло ему большое удовольствие. Только в четырнадцати-пятнадцатилетнем возрасте он по-настоящему пристрастился к писанию стихов, нередко даже в ущерб другим занятиям.
«Эти годы я всегда вспоминаю с особым удовольствием. Я провел их, непрерывно и сладостно мечтая и формируясь духовно. Это были годы упоения искусствами: поэзией, живописью и музыкой. Все получалось у меня необыкновенно плохо, но само творчество пленило меня, погружая в сладостные состояния впервые прозревающей нечто души».
Свои ощущение во время творческой работы Александр описывал так:
«…Я всегда горел внутри! Страстное ощущение огня – не фигурального, а истинного жара было в моей груди. В минуты особых состояний, которые поэты издревле называют вдохновением, мне кажется, что мое сердце извергает пламень, который вот-вот вырвется наружу. Этот замечательный огонь я ощущал и ощущаю всегда, когда меня осеняют мысли или чувство заговорит».
Об одном из источников вдохновения, полученного в раннем детстве, Чижевский вспоминал:
«Рассказы и сказки няни, а через год-другой и бабушки сделали свое дело: я полюбил фантастический мир, но для меня на всю жизнь остался действенным и мир страха.
С возрастом я научился отчасти побеждать этот страх, но навсегда сохранил любопытство, большой интерес к темноте, люблю всматриваться в нее, ища в ней чего-то... Она влекла меня, как влечет глубина, пропасть, бездна, и я с сердечным трепетом предавался ей, хотя всегда чувствовал в ней нечто враждебное мне».
Пытаясь найти причину этому состоянию, Чижевский делает предположение, что это «атавистическое переживание далекого прошлого человечества или смутное ощущение некоего истинного, хотя и скрытого от нас мира».
Вместе с тем он замечает, что в ночной тишине наши чувства «особенно обостряются, органы чувств как бы удлиняются или даже разливаются по окружающему нас темному пространству, нам становится доступным то, что днем лежит за пределами нашего восприятия». Семнадцатилетним юношей он писал:
Острее чувства темной ночью.
Как далеко разлился слух…
И, если я глаза закрою
И думы брошу вдалеке, -
Я говорю со всей землею
В моем пустынном уголке…
Родители поощряли мальчика в его научных и поэтических поисках, создавали условия для развития таланта. Позднее ученый вспоминал:
«В детстве и юности я был избалован бытовыми условиями. Большая квартира в 8-10 комнат, в которых жили три человека, отдельная комната у меня с глухими дверьми и портьерами, скрывающими шумы и звуки почти при постоянной и полной тишине в квартире…все это позволяло мне развивать свои поэтические способности…
С раннего детства я любил громко читать стихи, прислушиваясь к звучанию, к мелодии строфы, и таким образом невольно развивал у себя вкус к поэтической музыке. Будучи одаренным музыкантом, все же не сразу мог понять все тонкости в звучании слова и много работал над собой, читая часами вслух великих поэтов. Затем начинал обычно сам вслух импровизировать, чаще всего очень громко, стоя или ходя быстро по комнате, и сопровождал свои импровизации соответствующей жестикуляцией».
Тетя, Ольга Васильевна, всячески оберегала его в эти часы, никого к нему не пускала. Она не позволяла мешать ему, если он импровизировал на рояле или на скрипке или сочинял стихи.
Отец же, заставая сына за сочинительством, советовал:
«Если хочешь быть настоящим поэтом, прежде всего надо учиться, учиться и учиться. Надо многое изучать и очень многое прочесть. Надо много работать, трудиться и не лениться! Вот, например, ты ленишься при изучении латыни! Какой же из тебя выйдет поэт, если ты не будешь читать в подлинниках великих римских поэтов – Лукреция, Овидия.
Отрывки из этих поэтов надо знать наизусть, как знали их, наверное, Гете, Байрон, Пушкин! Греческий также идет у тебя туго, а между тем великие поэты читали Гомера в подлиннике! Нет, дружок, надо работать, много, много работать».
На другой день отец привозил сыну какую-нибудь книгу по теории поэзии или классическое произведение.
Любовь к единственному в семье ребенку не была слепой. Позднее Чижевский писал:
«Дисциплина поведения, дисциплина работы и дисциплина отдыха были привиты мне с самого детства… Полный достаток во всем и свободная ненуждаемость в детстве не только не изменили этих принципов, но, наоборот, обострили их. С детства я привык к постоянной работе».
С 1913 года семья жила в Калуге, где был приобретен двухэтажный каменный дом с мезонином. Калуга в жизни Александра Чижевского занимает особое место. Здесь он окончил частное реальное училище, в котором впервые встретился с Константином Эдуардовичем Циолковским.
Великий ученый-космист в 1914 году выступал перед учащимися с лекцией, и эта встреча имела для Александра судьбоносное значение. Идеи Циолковского были ему очень близки, ведь он сам уже начал разрабатывать вопрос о влиянии солнечной активности на биологические и социальные процессы. Для него было очень дорого внимательное отношение Циолковского к его поискам и исследованиям. Чижевский писал:
«От встреч и разговоров с ним… я всегда получал огромное удовольствие. Он часто высказывал мысли совершенно необыкновенные и удивительные – о космосе, о будущем человечества, мысли, о которых нигде нельзя было прочитать или услыхать. Он сам был носителем новых идей, простых по форме и гениальных по существу».
По окончании училища Александр поступил в Московский коммерческий институт. Будучи уже студентом, он в том же 1915 году подал заявление в Московский археологический институт с просьбой зачислить его вольнослушателем. Так он и учился одновременно в двух институтах. В одном изучал физико-математические науки, а в другом –археографию.
Но как ни был молодой Чижевский увлечен науками, в 1916 году он добровольцем отправился на фронт. Служил разведчиком, бомбардиром в минометном расчете. Однако долго воевать ему не пришлось, он был отправлен домой на лечение.
В 1917 году Александр закончил археологический институт и защитил диссертацию на тему «Русская лирика XVIII века». После этого, как подающий надежды в науке, он был оставлен при институте для подготовки докторской диссертации.
В конце этого же года двадцатилетний Александр Чижевский защитил еще одну диссертацию, теперь уже в иной области – «Эволюция физико-математических наук в древнем мире».
Но была одна тема, особо интересовавшая молодого ученого. Еще в школе, а затем в реальном училище он с жаром отдавался изучению Солнца. Александр выписывал из магазинов двух столиц все, что можно было достать по этому вопросу, а каждый вечер до часу ночи проводил за телескопом.
В 1915 году он обнаружил взаимосвязь между максимальным количеством солнечных пятен и военными действиями на фронтах первой мировой войны. Подметив это, Александр углубился в изучение записей летописцев и историков, сопоставлял события, происходившие на Земле с различными небесными явлениями, например, с солнечными затмениями.
Он первым из ученых установил зависимость поведения человеческих масс, вспышек, эпидемий, увеличения числа катастроф от 11-летнего цикла солнечной активности.
Чижевский подсчитал, что на годы минимальной солнечной активности приходится всего 5% массовых движений, тогда как на периоды максимальной активности – 60%. Именно в годы активного Солнца происходили знаменитые революционные события во Франции, годами интенсивного пятнообразования являлись 1905 и 1917гг. (Теперь мы можем прибавить к ним 1941 год и начало перестройки).
Структурами, реагирующими на изменение солнечной активности, являются нервные центры человека, они напрямую связаны с энергией центрального светила. Ученый доказал, что стихийные изменения процессов на Солнце влекут за собой изменения в органах высшей нервной деятельности, а это существенно влияет на поведение всего человечества.
Чижевский–поэт в стихотворении «Галилей» это выразил так:
«И вновь, и вновь взошли на Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы.
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.
И вал морской вскипел от колебаний,
И норд сверкал, и двигались смерчи,
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи!»
Получается, что наше поведение полностью зависит от Солнца? В таком случае, в войнах и бунтах больше виновата солнечная активность, чем мы с вами. Разве не так?
Солнце не принуждает нас делать то-то и то-то, оно лишь дает энергетический толчок, побуждающий делать что-нибудь. Поскольку человечество чаще всего идет по линии наименьшего сопротивления, то оно погружает себя в океаны собственной крови. Однако такой исход совсем не обязателен.
История знает примеры, когда пик солнечной активности способствовал религиозным движениям, строительству, реформам, расцвету парламентаризма.
Если энергетический подъем масс правильно направить, он может служить благородным целям, способствовать развитию коллективных видов творчества (например, театра, кино и других искусств). Энергетический всплеск может использоваться для организации научных экспедиций, строительства прекрасных сооружений,
он может найти выход в спортивных состязаниях. Уж лучше спорт, чем кровавая бойня. Правильный подход к этим вопросам помог бы избежать многих социальных катастроф.
В мае 1918 года Александр Чижевский защитил докторскую диссертацию на тему «О периодичности всемирно-исторического процесса». В ней он показывал, как циклы солнечной активности влияют на различные жизненные процессы, начиная от урожайности растений и кончая психическим состоянием человека. Тогда, в 1918 году, из-за сложности политической обстановки, на защите мало кто присутствовал, и она не вызвала заметного отклика. Но когда в 1924 году Чижевский издал в Калуге отдельные положения своей докторской диссертации, критика обрушилась на него со всех сторон. Ученый писал:
«Сразу же ушаты помоев были вылиты на мою голову. Были опубликованы статьи, направленные против моих работ. Я получил кличку «солнцепоклонника» – ну, это еще куда ни шло, но и «мракобеса».
Это был очень тяжелый момент в жизни молодого исследователя.
Моральная поддержка, как всегда, пришла от старшего друга и учителя К.Э.Циолковского. Он откликнулся на этот труд благожелательной рецензией, опубликованной в Калужской газете «Коммуна».
В последующие годы Чижевский издал ряд статей по теме влияния солнечной активности. Они выходили под редакцией первого наркома здравоохранения Семашко. За это редакторство он навлек на себя недовольство Сталина, которому была доложена суть работ в грубо извращенной форме. Но после личного разговора генсека с Семашко дело уладилось без каких-либо последствий.
Занимаясь научными исследованиями, Александр Чижевский не оставляет поэзию, живопись, музыку. Он возглавляет Калужское отделение Всероссийского союза поэтов и является председателем Калужского отделения Ассоциации изобретателей.
Первые уроки живописи Шура получил еще в раннем детстве, в Парижском салоне у художника Нодье, бывшего учеником известного импрессиониста Эдгара Дега. Художник сразу оценил способности мальчика и говорил родителям, что у него замечательное чувство цвета.
В 20-е годы Чижевскому пришлось писать картины для товарообмена, чтобы содержать животных при проведении научных экспериментов. Вот как он сам об этом рассказывал:
«В тот же день я приступил к писанию пейзажей на любимые крестьянами темы: сенокос и рубка леса. Я уже имел в этом отношении опыт: весной 1918 года я обменял на продукты несколько своих картин, писанных маслом…
Художник я был в то время не весть какой важный, но работал быстро и мог написать маслом пейзаж размером в один квадратный метр в два дня».
В воспоминаниях Чижевского нет напыщенности, стремления приукрасить и выставить себя в выгодном свете. Напротив, в его отношении к себе и своему творчеству нередко проскальзывают юмор и здоровая самокритичность.
Будучи естествоиспытателем, Александр глубоко погружался в изучение природы. В своих воспоминаниях о Циолковском он пишет:
«У нас никогда не было свободного времени, когда мы могли бы заняться ну хотя бы просто созерцанием природы… Мы и в этом созерцании были взволнованы и всегда заняты наблюдением. Каждая букашка, каждая мошка, каждый листик, каждая травка являлись нам величайшей загадкой, и наш мозг пытливо работал над ней… чаще всего бесполезно. Но иногда нам везло – мы делали некоторые обобщения».
Ученый видел «большую долю истины» в старой мысли, высказанной еще Бэконом: «Природой можно повелевать, только подчиняясь ей».
Еще в начале XX века Чижевский был знаком со многими литературными деятелями. Бывая часто в Москве, где он посещал литературно-художественный кружок, молодой ученый встречался с писателями и поэтами Леонидом Андреевым, Алексеем Толстым, Маяковским, Куприным, Буниным и другими. В 1920 году он общался с Горьким и Брюсовым, которых заинтересовали космические проекты Циолковского и идеи Чижевского. В этом же году он был назначен Брюсовым и Вячеславом Ивановым на должность председателя Калужского отдела ЛИТО Наркомпроса. Это была своеобразная материальная поддержка молодого поэта и естествоиспытателя, к которому Брюсов относился с большой симпатией и поэтический дар которого высоко ценил.
Александр Чижевский считал, что именно поэзия в состоянии вызвать самые всеобъемлющие и полные значения чувства, воспитать душу человека. Он писал:
«Истинному поэту достаточно сказать два, три слова, чтобы выразить почти –невыразимое!…
Несколько слов, заключенных в определенную форму, так могуче охватывают нас атмосферой раздумья, какого не вызвали бы те же слова в прозе. Тут они полнее и содержательнее. Тут властвует ритм, передающий через пространство времени то настроение, которое испытывал поэт в минуту своего творческого озарения».
В поэзии Чижевского много контрастов.
То он восклицает:
Как тянет в бездну с высоты!
Как упоительно пространство!
Как рвется вон из-за черты
Живой души непостоянство!
То его мятежный дух успокаивается и он пишет:
В смятенье мы, а истина – ясна,
Проста, прекрасна, как лазури неба:
Что нужно человеку? Тишина,
Любовь, сочувствие и корка хлеба.
Творчество показывает, как он неутомимо пытается проникнуть в загадки Бытия, стремится понять тайны взаимодействия Мироздания и человека. В стихотворении «Гиппократу» Чижевский пишет:
Мы дети Космоса. И наш родимый дом
Так спаян общностью и неразрывно прочен,
Что чувствуем себя мы слитными в одном,
Что в каждой точке мир – весь мир сосредоточен…
И жизнь – повсюду жизнь в материи самой,
В глубинах вещества – от края и до края
Торжественно течет в борьбе с великой тьмой,
Страдает и горит нигде не умолкая.
А какая глубина мысли, какая вера в возможности человека звучит в другом стихотворении поэта:
Мильоны лет минуют для Вселенной,
Как миг один, как миг неуловимый,
Исчезнут солнца, звезды и планеты…
На месте их – другие возродятся,
Изменится картина Мирозданья…
О, человек, как ты пред этим миром
Своим существованьем мимолетным
Дерзаешь мыслить о своем бессмертьи !
Но ты – бессмертен, и смотри на звезды,
Как на друзей – собратьев бытия!
Смелей окинь безбрежное пространство
Пытающим, скоролетящим оком,
Вдохни струю прозрачную эфира, -
Струю любви, рожденную от света
Вселюбящей и Благостной Вселенной!…
Ты видишь: там, за дальними морями
Безмерного и сладкого пространства,
В котором тонут все земные взоры,
Живет любовь и движет и мирами,
И солнцами, и звездами – всей жизнью,
Которая от века и до века
Разлилася свободными ручьями,
Дающими начало бытию!…
Особенно следует выделить пейзажную лирику Чижевского. Подобно Тютчеву, он был вдохновенным певцом природы. В его стихах она запечатлена в движении, смене явлений, иногда проникнута напряжением и драматизмом. Можно сопоставлять поэтическое и художественное творчество ученого.
Туман ползет с вершины гор,
Восток подернулся зарею,
Орел беззвучно в небесах
Парит над черною скалою.
Все спит внизу: в ущелье мрак.
Склонясь над пропастью огромной,
Стоит сторожевой казак,
Вдруг пораженный думой черной.
А там, за цепью синих гор,
Над бесконечностью Востока
Горит пурпуровый узор –
Восходит солнечное око.
И день настал, и наша тьма
Бежит в ущелья, спотыкаясь,
А солнце гонится за ней,
Как за забавою своей.
Когда же сумерки пришли
И в синеве простерлись дали,
А звезды над лицом Земли
Как бы ожив, затрепетали,
Я в утомленном забытьи
Предался ясному покою,
И поспешили снизойти
Ко мне видения толпою.
Спит заглохшая тропинка;
Небо ясно; мгла темней;
В мире каждая былинка
Сладость чувствует ночей.
Всюду робкое молчанье…
Только шепот ручейка
Да листочков колыханье
Под набегом ветерка.
Из тучек дымчатых луна
Не смеет выйти на свободу
И вся туманности полна
Глядит на тусклую природу.
Луна за облаком скользит –
И тень в лесу густа и мшиста,
Как будто шерстью лес набит
Согретой, мягкой и душистой.
Но только выглянет луна,
Бросая косо взгляд лукавый,
Как воротятся из темна
Кусты и пни, цветы и травы…
Спит черный дятел – властелин,
Молчит – и недругов хоронит,
И только филин лишь один
Сквозь вязь ветвей порою стонет
Люблю я оттепель к весне,
Когда, прорвав свои плотины,
В дрожащей чуткой тишине
Бегут ручьи, шумят стремнины…
Как хорошо! Как грустно мне!
Я в лес иду… один… вокруг
Толпятся ели, дубы, клены
И полуночный полукруг
Вершат их спящие короны…
А лесу в чудотворном сне
Все чуждо: он среди пустыни
Один на вольной крутизне
Стоял века – стоит и ныне
Один, как царь, царит в миру
Своим покоем величавым
И, как боярин на пиру,
На все взирает взглядом вялым…
О, погрузись в лесную глушь,
Как в дивный храм с благоговеньем,
Приветствуй лес – и столько душ
Тебе ответят с восхищеньем!
И все с тобой заговорят:
И травы, и листы, и птицы,
Заговорят – обворожат
Лесные братцы и сестрицы.
Ты сердцем в сердце их проник,
Ты проложил к ним путь открытый
И вспомнил общий наш язык,
Давно тобою позабытый.
Легкомысленно море играло
С золотою моей Луной,
А Луна, улыбаясь, сияла
Над зеленой его глубиной.
Морю тихо шептал я : играя,
Ты уронишь, утопишь Луну.
Колебалась струя золотая,
Опускаясь к зеленому дну.
И когда я в минуты раздумья
Очарован, печален и тих, -
Возникает овал полнолунья
В ореоле видений моих.
Тревожный ветер буйствует в ночи,
Дрожат дома. Поют железом крыши,
И оживают демоны в печи,
И шаркают смелее мыши.
Но чу!… Окно звенит и дребезжит,
Стекло вот-вот на части разлетится.
На дом стихия ринулась, бежит.
Труба заныла. Что-то в дверь стучится.
Еще порыв – и настежь дверь моя
Открылась вдруг, и быстрыми шагами
Вбежал невидимый и, власть тая,
Все разбросал проворными руками.
Огонь свечи колеблемый потух,
И в тьме наставшей страстно зарождалась
Система стройных сил: но грубый слух
Их принимал за первобытный хаос.
Вон, как заметались тучи, точно стаи,
Паруса да крылья бешено сметая…
Клонится, стеная, неприглядь земная.
Эх, как ты прекрасна, буря громовая!
Гремит, звенит на солнце день.
Слепят восторженные взоры
Розовощекие просторы,
Голубопламенная тень.
Сквозь остроколкий воздух видно:
В лесу, как в храме огневом,
Деревья блещут искровидно
Литым, чистейшим серебром.
И солнце ядрами дробится,
И, преломлясь о зеркала,
В зеленом сумраке угла
Взлетают радужные птицы.
В Александре Чижевском физик и лирик неразделимы. И все же, как писал он сам, корабль основных его устремлений «пошел по фарватеру науки». Параллельно с изучением влияния Солнца он заинтересовался воздействием на живые организмы легких аэроионов воздуха. Первые исследования в этой области двадцатилетний Александр проводил еще в доме отца в Калуге.
Для этих целей в 1918 году большая зала была переоборудована под лабораторию, на что пришлось затратить немалые средства, собранные от продажи ценных вещей всех членов семьи. Впоследствии ученый с благодарностью вспоминал отца и тетю за их поддержку в этих экспериментах.
Опыты продолжались в течение трех лет и дали четкий результат: отрицательно заряженные ионы воздуха благотворно влияют на живые организмы, а положительно заряженные оказывают негативное воздействие.
У подопытных мышей, дышавших отрицательно заряженным ионизированным воздухом срок жизни увеличивался на 45%, причем продлевалась не старость, а молодость, период активности. Животные были жизнерадостными, энергичными и в 5-10 раз шустрее, чем мышки из контрольной группы.
Отрицательно заряженных аэроионов много в горном воздухе, ими насыщают воздух морской бриз и водопад. Потому-то в этих местах легко дышится, улучшается самочувствие и поднимается настроение.
Многие на себе испытывали, как тяжело бывает перед грозой, и как легко дышится после нее. Оказывается, перед началом грозы воздух переполнен положительными ионами, вредными для организма, а свежий воздух после грозы, напротив, насыщен отрицательными аэроионами, очень полезными для здоровья.
Известно, что люди, подолгу находящиеся в помещениях с кондиционерами, болеют чаще. На первый взгляд это странно: чистый и прохладный воздух наоборот должен нести здоровье. Почему же так происходит?
Исследования показали, что благотворные природные аэроионы застревают в фильтрах кондиционеров. Воздух получается хотя и чистый, но … мертвый. Еще в 20-е годы в Германии построили новейшую клинику, оснастив ее мощной системой кондиционирования. И что? Вскоре смертность, в клинике возросла, у пациентов медленнее стали затягиваться раны, да и весь процесс выздоровления замедлился. Чижевский называл это аэроионным голоданием.
Впоследствии «калужские опыты» Чижевского стали известны во всем мире и принесли ему широкую популярность в научных кругах, а также официальное признание его «отцом аэроионизации». В 1920 году он был приглашен шведскими учеными для работы в Стокгольм, но поездка так и не состоялась, ученого за рубеж не пустили.
С 1923 года, работая в Москве в археологическом институте, Чижевский проводит опыты по влиянию ионизированного воздуха на экзотических животных – обезьян, слонов, бегемотов. Исследования проходят в уголке Дурова в Практической лаборатории зоопсихологии. Ученому удается создать прибор для получения легких аэроионов. 
Сейчас он широко известен как аэроионизатор или люстра Чижевского. В современных санитарных нормах предусмотрен пункт о том, что к каждому кондиционеру необходимо приставлять аэронизатор, т.е. они должны работать в паре.
В некотором роде это касается также компьютеров и телевизоров. В помещениях, где их много, их экраны не только поглощают полезные отрицательные аэроионы, но и генерируют множество вредоносных положительных ионов. На Западе предусмотрительные руководители оснащают свои офисы и компьютерные залы люстрами Чижевского. В нашей стране, к сожалению, это делают очень немногие, хотя такая возможность уже есть. В Москве на оборонном заводе «Диод» налажено производство аэроионизаторов, их усовершенствованная модель называется «Элион-132». Наконец-то и у нас признали пророка в своем отечестве.
За рубежом работы ученого были высоко оценены еще в 20-х годах. Чижевского избирают почетным и действительным членом более 30 академий, институтов, научных обществ Европы, Америки, Азии. Англичане сразу попытались купить патент на изобретение аэроионизатора, а американцы пригласили ученого на восемь месяцев для совместной работы в Саранакской лаборатории и чтения лекций в университетах США. Конечно, Чижевский мечтал о такой поездке, она дала бы ему возможность работать с выдающимися учеными Америки, с которыми он состоял в переписке. Но в поездке за границу ему в очередной раз было отказано.
И все же внимание Запада сыграло свою положительную роль – заслуги ученого получили признание на родине. В 1931 году вышло «Постановление Совнаркома СССР о работе профессора Александра Леонидовича Чижевского», его наградили премиями Совнаркома и Наркомзема СССР.
Одновременно с этим учреждается Центральная научно-исследовательская лаборатория (сокращенно – ЦНИЛИ) с целым рядом филиалов и опытных станций. Директором ее назначается Чижевский.
Однако спокойно работать лаборатории не дали. Противник теории Чижевского, директор Всесоюзного института животноводства Завадовский, с момента организации ЦНИЛИ всячески мешал ее исследованиям. Он создавал различные комиссии, чья деятельность заканчивалась буквально погромами. За шесть лет существования лаборатории таких погромов было семь. После каждого из них работа приостанавливалась на несколько месяцев.
Кроме этого, Завадовский печатал в газете «Правда» статьи, порочащие идеи Чижевского, обвинял его в лжеучении. В одной из статей, которая называлась «Враг под маской ученого», Чижевский обвиняется в контрреволюции.
Несмотря на это, успехи работы лаборатории были значительны. Они отразились в четырех томах «Трудов ЦНИЛИ», два из которых увидели свет, а два других так и не вышли за пределы типографии – их набор по указанию свыше был рассыпан. В 1936 году лаборатория прекратила свое существование.
Только в 1936 году Чижевского вновь пригласили на работу, на этот раз в качестве научного руководителя по аэроионификации Дворца Советов. (То есть высшее руководство, поддерживавшее гонения на инакомыслящего ученого, само было не прочь воспользоваться результатами его открытий. Дворец Советов подвергался воздействию аэроионизатора Чижевского).
В мае 1939 года американцы выдвинули ученого на соискание Нобелевской премии, «как Леонардо да Винчи двадцатого века». А в сентябре 1939 года в Нью-Йорке состоялся Первый Международный конгресс по биологической физике и космической биологии, на котором А.Л Чижевский был избран почетным президентом. Он снова получил приглашение в Америку, и снова ему в этом отказали, не пустив на Нью-Йоркский конгресс. Съезд же принял специальный меморандум по поводу отсутствующего:
«Гениальные по новизне идей, по широте охвата, по смелости синтеза и глубине анализа труды поставили профессора Чижевского во главе биофизиков мира и сделали его истинным гражданином мира, ибо труды его – достояние Человечества».
Даром ученому это не прошло, после начала войны сфабриковали дело о его неблагонадежности. В самом начале 1942 года он был арестован, пропало 150 папок с ценнейшими научными материалами. Чижевского ждало 8 лет тюрьмы и 8 лет ссылки, которые он провел на Северном Урале, в степях Казахстана и в Караганде. Полностью ученый был реабилитирован только в 1962 году.
Но дух Чижевского был настолько силен, что его не сломили ни лагерь, ни ссылка, ни нападки, ни замалчивание. В условиях заключения он оставался ученым, художником, поэтом, ибо и здесь продолжал свои исследования, писал стихи и картины. Преодолевать невзгоды помогало чувство юмора. Как-то Александр Чижевский написал:
Хотел бы я ходить за плугом,
Солить грибы, сажать картошку,
По вечерам с давнишним другом
Сражаться в карты понемножку.
Обзавестись бы мне семьею,
Поняв, что дважды два – четыре,
И жить меж небом и землею
В труде, довольствии и мире.
Ах нет, душа волнений просит
И, непокорная рассудку,
Мой утлый челн всегда заносит
В преотвратительную шутку.
В годы заключения ученым сделаны новые открытия в области изучения крови. Изучая электрические и электромагнитные свойства эритроцитов (красных кровяных телец), а также исследуя кровь в движении, он обнаружил электрические особенности реакции оседания эритроцитов. Благодаря его исследованиям, впервые в истории медицины, кровь предстала как целостная динамическая система. Работы ученого открыли новые возможности для диагностики многих заболеваний, а также для поисков новых терапевтических методов.
Продолжая художественное творчество, Чижевский в основном пишет картины по памяти. Находясь в степях Караганды и на Урале, он воссоздает в воображении пережитое ранее и изображает природу средней полосы России. На картинах возрождается богатое разноцветье любимых мест – пылающие закаты, зелень, пронизанная солнцем, фиолетовые тени. Лучезарные, теплые, ласкающие глаз пейзажи.
Картины и рисунки Чижевского лагерного периода невелики по размеру, выполнены чаще всего на отработанной бумаге, но какая в них сила и красота! Беглыми мазками темперы или гуаши, тонкими слоями светоносной акварели, легкой прорисью цветными карандашами мастерски переданы пространство и движение, многообразие природы.
Живая потребность познавать, отображать мир в стихах и красках помогли Чижевскому выстоять в нечеловеческих условиях лагеря. Между строками его стихотворения «Гиппократу» есть такая запись:
«5 января 43 года. Холод +50С в камере, ветер дует насквозь. Жутко дрогнем. Кипятку не дают».
Однако, в том же 1943-ем с его пера неслось в пространство:
Бездны неба, дали и пространства,
Беспредельности морей и света
И поющие лазурью стансы
Красками объятого поэта.
Магия незримых переходов
Мглы туманной над землей весенней,
Огненное золото заходов,
Музыка тончайших светотеней.
Взять, что никогда не уловимо,
Удержать, что мановенье ока
Изменяется непостижимо
С запада до крайнего Востока.
Стихи и пейзажи согревали душу, помогали преодолеть кошмар действительности. Работа продолжалась, несмотря ни на что. Он выстоял и с честью пронес высокое достоинство русского интеллигента через все испытания.
В 1958 году, вернувшись в Москву, Чижевский вновь создает лабораторию ионификации и становится ее научным руководителем. В 1959 году издательством Академии наук СССР был опубликован фундаментальный труд Чижевского «Структурный анализ движущейся крови», а через год вышла еще одна монография – «Аэроионификация в народном хозяйстве».
Чижевский продолжает заниматься усовершенствованием своих приборов, чтобы использовать их в кабинах самолетов и космических кораблей. Он устанавливает связь с Главным конструктором космических кораблей Королевым и конструктором самолетов Антоновым.
Кажется, наконец-то созданы условия для нормальной плодотворной работы, но судьба уже не оставляет ему времени для новых дел. Здоровье его с каждым днем становится все хуже. Последние два года жизни Чижевский уже нигде не работает, но при любых обстоятельствах ежедневно пишет по двадцать пять страниц – такую норму он определил себе сам. Зная о неизлечимости болезни (рак полости рта), он до конца своих дней продолжает творческую работу, приводит в порядок свой научный архив, пишет мемуары. Как свидетельствуют врачи онкологического диспансера имени Герцена, палата Чижевского больше напоминала рабочий кабинет ученого.
В течение жизни Чижевским было написано несколько сот стихотворений и более тысячи живописных произведений в самой разнообразной технике: от масла и темперы до гуаши, пастели, акварели, рисунков цветными карандашами.
Сохранилась лишь малая часть его живописных работ – около 400 акварелей, а также рисунков цветными карандашами. Находятся они в разных городах нашей страны: Москве, Санкт- Петербурге, Воронеже, Тамбове, Караганде, Челябинске, Калуге.
Александр Леонидович и его супруга имели обыкновение дарить картины друзьям, добрым знакомым, коллегам-ученым.
Чижевский вновь и вновь возвращается к написанному, по несколько раз правит свои стихи. К концу жизни все написанное им собрано в два машинописных тома: в один – «отшлифованные стихи» (хотя он по-прежнему считал, что некоторые из них нуждаются в доработке), в другой – «черновые наброски, подлежащие либо обработке и шлифовке, либо уничтожению».
Кроме стихотворений Чижевским написаны тысячи страниц воспоминаний, которые по содержанию и художественным приемам перекликаются с его поэтическим творчеством. Отточенность словесной формы, неожиданные смелые сравнения, образность – все это представляет еще одну грань личности ученого, являвшегося незаурядным литератором.
Александр Леонидович Чижевский ушел из жизни 20 декабря 1964 года в 8 часов утра. В момент его смерти на пасмурном небе вдруг появилось Солнце… Похоронен он на Пятницком кладбище в Москве.
Удивительный человек, «Леонардо XX века», покинул этот мир, но свет его идей еще долго будет служить людям. Будет согревать и радовать его поэтическое и художественное творчество, полное красоты, добра и света.
Человек большой и щедрой души, твердо веривший в победу Солнца над мраком, Добра над злом, Александр Леонидович Чижевский оставил нам замечательное духовное наследие, которое учит ценить Прекрасное, любить жизнь и Человека.
